Игорь Афанасьев - <a href="/cdn-cgi/l/email-protection" class="__cf_email__" data-cfemail="29796168677d66646965667f6c076a6664">[email protected]</a> (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)
Мэтр мучительно долго кривил губы, считал такты и явно оттягивал приговор, но тут в ход действия вмешалась крикливая и скандальная начальница хора.
— Протрите очки, маэстро! Лучшей купюры не сделал бы даже Пётр Ильич!
Репетиция удивлённо хохотнула. Маэстро развернулся к Филу и высокомерно произнёс: — Далеко пойдёте, юноша.
Оркестранты исчезли в глубине ямы и безропотно пересидели репетицию на целых двадцать две минуты.
Вторая попытка проверить стойкость молодого режиссёра в достижении поставленной цели была предпринята одним из солистов- вокалистов. Человек способный, красивый и талантливый в молодости, он стремительно пропил своё здоровье и обаяние, и доигрывал в театре небольшие роли, которые получал из жалости и из уважения к блестящему прошлому. Репетиции были для него мучительным испытанием, ибо нужно было совершать усилия, а дрожь в ногах и мокрые от слабости руки заставляли нервничать, солиста и сухость во рту мешала спеть свою фразу даже дрожащим тремоло. Ко всем другим идиотским выдумкам режиссёра, ему нужно было петь перегнувшись пополам в подобострастном поклоне перед Городничим. Пустив уже привычного для всех «петуха», вокалист возмущённо развёл руками и упрекнул Фила.
— Ну, что вы всё выдумываете! Да в такой позе ноту «соль» и Карузо не возьмёт! Нужна опора!
В данном случае Филимон не стал даже дожидаться подсказки розенкрейцеров, он просто выскочил на сцену и в лучших традициях бродвейского шоу «задурачил» высокую ноту, повиснув головой вниз на штанкете.
— О! — удивлённо обрадовался заслуженный пьяница. — Да вам петь нужно, а не спектакли ставить!
Сразу после окончания репетиции В. В. выловил Фила в коридоре и затолкал в кабинет.
Там уже сидел за роялем некий щеголь в костюме от «Voronin» и наяривал бодрую музычку.
— Исаак, не издевайся над музыкой предков! — главный хлопнул пианиста по плечу, и тот оставил музицирование:
— Слушай, Влад, что хочу, то и делаю! Это единственное, что предки оставили мне в наследство!
— А талант? — округлил глаза В. В.
— Лучше бы лимон-другой на счету в банке, — грустно заметил пианист и вопросительно уставился на Фила.
— Композитор Исаак Максимович Дунаевский, — представил музыканта хозяин кабинета, — сын композитора Максима Максимовича Дунаевского, внук композитора Максима Исааковича Дунаевского, правнук композитора Исаака Осиповича Дунаевского.
— Из Моцартов, вобщем, — засмеялся композитор.
— А это — месье Филимон! — представил Фила главный. — Судя по сегодняшней репетиции, вполне сгодится для трасформации в шевалье д'Артаньяна! Ну-ка, музыкальная разминка!
Разминка растянулась на добрых три часа. Фил легко и с удовольствием пел шлягерные музыкальные номера, которые мгновенно откладывались в памяти в компании с хорошими текстами.
Две капли сверкнут, сверкнут на дне!
Эфес о ладонь согреешь.
И жизнь хороша, хороша вдвойне —
Коль ею рискнуть сумеешь! ... Пуркуа па?.[1]
В. В. завелся и подпевал за всех других персонажей от деТревиля до Констанции, а Исаак прямо по ходу вносил какие-то коррективы в клавир.
Последняя песня д' Артаньяна была написана в жанре драматической баллады и была особо близка Филимону. Он прошел ее несколько раз вполноги, а затем, глядя не в ноты, а в текст, спел в полный голос.
Пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони.
Да шумный пир — от схватки до погони!
Но был же миг совсем иного пыла —
Рука ласкала, а душа — любила... Констанция.[1]
Филимон произнес имя только что погибшей любимой, и перед ним мелькнуло лицо незнакомой девушки с огромными, широко раскрытыми глазами на миловидном широкоскулом лице.
«Констанция?»- мелькнула скорая мысль в голове у Филимона, но знакомый голос не дал ему опомниться, и девушка быстро заговорила, время от времени шевеля ресницами-веерами:
— Родной мой! Не могу заснуть. Пока не поговорю с тобой. Сегодня как- то особенно тоскливо. Все советуют мне заказать телефонный переговор с тобой, но мне хочется большего: крепко обнять тебя и ощутить твое тепло и силу твоих рук. На одну минуту. Захотелось приехать к тебе туда, в тайгу, но подумала, что свободное время у тебя только ночью, а ночью тебе нужно отдыхать и выходить на работу полным сил.
В этот момент Фил на высокой ноте произнес вновь имя «Констанция», и девушка исчезла.
— Класс, — захлопнул крышку рояля композитор, — Влад, это находка.
— Ну, и? — потирал ладони главный, хитро поглядывая на Филимона.
— Лет десять тому назад я бы с удовольствием это сыграл, — покачал головой Фил. — Сколько лет шевалье по книге?
— Восемнадцать! — уточнил Исаак. — Но это же условность.
— А с прической что делать? — провел рукой по короткой, уже редеющей шевелюре Филимон.
— Нет, из честного хлестаковского слуги он может сделать гомика! — возмутился В.В., - а опуститься до игры в восемнадцатилетнего авантюриста — комплекс лысеющей неполноценности! Да пострижем вас налысо! Этот гасконский колхозник приехал служить в армию и заранее подстриг волосы! — совершенно убежденным тоном главный завершил изложение идеи. — Он новобранец, и должен быть пострижен наголо!
— Класс, — хлопнул по крышке рояля композитор, — Влад, это еще одна находка. Когда будем слушать Констанцию?
— Уймись, Дунаевский! — выдвинул челюсть Вольдемар Вольдемарович.
— В вашем роду все прослушивания заканчиваются свадьбами! А ты только что из развода. Поднимитесь лучше в балетный класс, там сегодня сдача концертных номеров. Балет — любимое зрелище новобранцев, правильно, шевалье д'Артаньян? — подмигнул он Филу.
— Пуркуа па? — подмигнул ему в ответ Филимон, а потомок славного музыкального рода уже переместился к двери.
Филимон не часто заглядывал в балетный класс. В его спектакле было несколько танцевальных решений, но до них дело еще не дошло, а главный балетмейстер, человек, занятый множеством халтур на стороне, постоянно отмахивался от вопросов Фила:
— Ой, да сделаем эти гопки в три минуты!
К тому же, когда, все же, Филу пришлось как-то туда зайти в поисках В. В., он попал в забавную ситуацию.
Был перерыв, и балет разбежался по буфету и курилкам. В зале оставались четыре балерины, усевшиеся на стулья посреди класса и коротавшие время перерыва за дневными сплетнями.
Филимон влетел в комнату и столкнулся взглядом с четырьмя парами любопытных буравчиков. — Да, — произнесла томным голосом крупная голенастая балерина, сидевшая в центре полукруга, — ишь какой шустрый у нас режиссер!
Балерины все были одеты в черные красиво облегающие тело купальники и в черные колготы, подчеркивающие формы тренированных ножек. Зрелище было — глаз не оторвать. Фил сглотнул слюну и постарался вспомнить зачем он сюда пришел.
— Ох, девушки, берегитесь, — затараторила миниатюрная с левого фланга, — эти американцы, как голодные волки! Сразу хвать тебя — и в койку! Их там, в Америке, совсем бабы замучали «секшуал харасментом»!
— Ну и дуры! — стрельнула глазками в Филимона худая как тросточка, сидевшая рядом с голенастой. — Потому и едят теперь палочками один голый рис.
Филимон откашлялся и хотел согласиться с предыдущим оратором, но в этот момент заговорила пышненькая с правого фланга.
— Вы мне это бросьте, девки, парня смущать! Он все равно на мне женится!
На широкоскулом, чуть азиатском лице девушки мелькнула ослепительная улыбка, а в глазах блеснули озорные зайчики.
— Я только главного разыщу, хорошо? — переспросил Филимон. стараясь попасть в тональность розыгрыша.
— Главные приходят и уходят, — многомудро заметила голенастая, — а любовь ждать не станет!
— А где ждать нужно? — с готовностью раскрыла глаза пышненькая. Филимон не стал дожидаться коллективного хохота.
Нечленораздельно махнув рукой, он ретировался и уже в коридоре поймал себя на мысли о том, что слова черноглазой азиатки прозвучали для него совершенно ожидаемо. Он отогнал прочь глупую мысль и помчался в закулисье в поисках начальства.
Но, словно по составленному кем-то расписанию, именно в этот вечер тема балета всплыла вновь. После репетиции Виталик предложил выпить по рюмке и потащил Филимона к себе домой. Жил он в малюсенькой квартирке на окраине города, но отказывать ему было неудобно, и Фил согласился. Хитрый, циничный и цепкий Виталик, выторговав роль Хлестакова во втором составе исполнителей, талантливо ее репетировал, но еще более талантливо вошел в дружеский контакт с Филом. Нельзя было назвать его бабником, но и постоянная манерность оказалась ироничным имиджем. Он больше вспоминал былые победы, чем совершал новые подвиги, но пару — тройку раз затащил Филимона к себе на некие вечеринки с участием миловидных хористочек. Вечеринки затягивались допоздна, спать укладывались в тесной комнатке кто — где, и конечно, не в одиночку. Ничего обязывающего к продолжению взаимоотношений никто по утрам не произносил, все были довольны, а хористки настолько профессиональны, что на работе никоим видом не показывали свое тесное знакомство с режиссером.
